Современное православие: дороги и бездорожья реформ

Опубликовано: Збожжа. Зборнік міжканфесійных і міждісціплінарных даследаванняў. Выпуск 1. Царква, рэформы і Рэфармацыя. Мінск. 2019 г. ст. 311 — 322.

Аннотация: В эссе рассматривается проблема принципиальной возможности реформ в рамках существующей структуры РПЦ. Существует ли механизм, который сможет провести реформы даже в самых благоприятных условиях, без намеренного им сопротивления? Утверждается, что сложившаяся система церковной власти совместно со спецификой современной стратификации мирян в корне не благоприятствует проведению реформ. В качестве компромиссного пути предлагаются свободные объединения близких по духу мирян на принципах, аналогичных «гражданскому обществу».

Abstract: The essay deals with the problem of general possibility of reforms in the existing structure of the Russian Orthodox Church. The author inquires whether there is a mechanism which can implement reforms in the most favourable conditions without intentional resistance to them. He concludes that existing system of church administration with the specific modern stratification of laity does not foster implementation of reforms. Free associations of laity on the basis of common spirituality and principles of civil society are offered as an alternative.

Ключевые слова: Русская православная церковь, патриарх, епископ, священство, приход, миряне, реформы, гражданское общество.

Key words: Russian Orthodox Church, Patriarch, bishop, clergy, parish, laity, reforms, civil society

Постановка проблемы

Вопрос реформ в Русской православной церкви давно созрел и даже перезрел. Острая необходимость в церковной реформе ощущалась еще сто лет назад даже на уровне достаточно консервативной высшей иерархии, о чем красноречиво свидетельствуют «Отзывы епархиальных архиереев по вопросу о церковной реформе»¹ . Многие из этих предложений стали предметом обсуждения на Московском поместном соборе 1917–1918 годов и частично воплотились в его некоторых постановлениях. Однако же дальнейший ход истории не только не позволил осуществить эти реформы в церковной жизни, но и отбросил церковное сознание в еще более далекое архаическое прошлое. Теперь только лишь постановка вопроса о реформах считается неприличной и попахивает «ересью». На волне растущего изоляционизма РПЦ один из ее высших чиновников Александр Щипков уже ввел в оборот термин «либерал-православие», огулом заклеймив им всякое реформаторское движение как враждебное церкви².

Но нет ничего вечного на земле. Быть может, мы когда-то придем (или время заставит прийти) к некоему церковному варианту «оттепели». Как бы в расчете на нее, на то, что «когда-то же они поймут», вновь и вновь очередными поколениями «реформаторов» выдвигаются той или иной степени зрелости проекты реформ с наивной уверенностью, что воплощению этих замыслов мешало до сих пор лишь то, что еще никто до этого не додумался. Но достаточно обратиться хотя бы к упомянутым выше «Отзывам» столетней давности, как становится ясно, что мы попросту «изобретаем велосипед», что воплощению этих идей мешает нечто более существенное, чем просто косность мышления и традиционный для всякой религии консерватизм. Сами того не замечая, «реформаторы» избегают главного вопроса, ограничиваясь ролью эдаких сторонних экспертов и советников. Недаром в СССР родилась шутка, что у нас страна советов. В обездвиженной тоталитаризмом стране разучились действовать, зато научились давать советы. Причем того же рода, что и совет сороконожке стать белкой. А вот как ей стать белкой – это для «эксперта» как бы не его вопрос. На самом же деле в этом-то и главная проблема. Нарисовать правильный путь на карте не так сложно. Но как и на чем двигаться по этому пути, откуда возьмутся средства и ресурсы для этого движения?

Можно заметить одну интересную деталь: как правило, реформаторские предложения формулируются безличными оборотами – дескать, сделать надо то-то и то-то, а потом то и это. Безлично: без лица, без субъекта действий. Кто и ради чего будет это делать, будет это двигать? Для кого и зачем?

Есть один такой научно-популярный сериал «Жизнь без людей», где представлена гипотетическая ситуация: что стало бы с планетой и всеми плодами цивилизации, если бы вдруг по непонятной причине исчезли бы все люди. Как постепенно бы все разрушалось, приходило бы в запустение, отступало бы перед дикой природой.

Вот так и мы представляем некие реформы, которые вдруг пойдут сами собой, без воли людей. Но сам по себе может быть только развал и запустение, для творческой энергии реформ нужна воля.

Так откуда возьмется эта воля? Кому вообще это надо, и кто в этом заинтересован?

И здесь, понятное дело, все зависит от того, как работает сам механизм церковного устройства. Но парадокс в том, что содержанием большой части предлагаемых реформ является как раз преобразование этого механизма. В первую очередь речь идет об изменении распределения ролей, прав и ответственности участников всех уровней церковной жизни, вплоть до общей ее демократизации. Иерархам придется делиться своей властью, во многом от нее отказываться, терять привилегии и самое страшное – ставить себя, свое положение в зависимость от мнения и воли церковного народа. Понятно, что добровольно они на это не пойдут. Их должны принудить к этому либо внешние обстоятельства непреодолимой силы, либо особенная харизматическая роль лидера, своего рода мессии церковного обновления, твердо осознающего, что «так больше жить нельзя». В деструкции советской тоталитарной государственной системы такую роль, пусть не всегда однозначную, сыграл М. С. Горбачев. Аналогичного лидера своей церковной перестройки многие увидели в новом патриархе Кирилле (Гундяеве), который пришел как раз на волне растущих реформаторских ожиданий. Этому располагал и имидж нового патриарха: он казался современным, смелым и деятельным.

Однако, к разочарованию многих надеявшихся на перемены и к радости поначалу напуганных консерваторов, со стороны патриаршего окружения довольно скоро и поспешно прозвучали заверения, что «никаких радикальных реформ не будет»³ . Впрочем, какие-то несущественные реформы все же были предприняты, особенно наблюдался некоторый энтузиазм в первые годы понтификата. Но в основном все они свелись к реформированию административного управления. Как сказал Николай Митрохин, они «состояли… в переводе церковного управления из эпохи позднего Средневековья в период просвещенного абсолютизма»⁴ . Вселяло надежду учреждение Межсоборного присутствия, которое могло бы стать мозговым центром реформ. Однако вся его деятельность свелась к подготовке всецерковных документов для последующего соборного утверждения, по содержанию очень сдержанных, имеющих отношение к упорядочению некоторых сторон церковной жизни, но никак не к реформам. В конце концов результатом всех преобразований оказалась еще большая абсолютизация власти и ее концентрация вокруг патриарха. В отчаянии многие возложили надежду «только на революцию в РПЦ»⁵ .

Но коли уж мы заговорили про революцию, то давайте вспомним, что, к примеру, говорят марксисты о так называемой «революционной ситуации». Она возникает тогда, когда «низы» не хотят жить по-старому, а «верхи» не могут по-старому управлять. В принципе, интенция к реформам тоже имеет своим началом тот же конфликт. Что дает надежду в случае подобной ситуации если не на революцию, то на вынужденные уступки реформам. Но возможна ли в принципе такая ситуация в приложении к церкви? В секулярном обществе, где церковь отделена от государства и не обладает аппаратом силового принуждения, все эти процессы имеют свою специфику. Мы будем опираться на данные и наблюдения по Беларуси, хотя сходная картина наблюдается во всех постсоветских странах, где православие является «религией большинства».

«Верхи»

Несмотря на наличие, как может показаться, жесткой и сильной вертикали иерархической власти, на уровне приходском, то есть собственно церковной жизни, эта власть практически не ощущается. Реальное значение имеет местная церковная власть. Обычно это настоятель. Но и эта власть имеет свои пределы. Парадокс состоит в том, что, фактически отстранив мирян от участия в церковном управлении, РПЦ одновременно утратила и предмет своей власти. В основном эта власть ощущается теми мирянами, которые работой и волонтерством завязаны на приходских структурах. Всеми прочими «свободными гражданами» эта власть ощущается мало. Не больше, чем власть директора магазина над покупателями, поскольку в настоящее время мы имеем дело со своего рода «клиентской» Церковью, где миряне отчуждены не только от управления, но и от ответственности перед общиной, которой, как правило, не существует. А если и существует, то это скорее имитация, своеобразное утешение для «продвинутых» мирян, чем нечто реальное. К услугам этой «клиентской» Церкви прибегает «клиентура» с самыми разными потребностями, часто далекими от христианской веры, что имеет очень существенное значение с точки зрения перспективы реформ, на чем мы подробнее остановимся ниже, в разговоре о «низах».

Пока же нам нужно уяснить, что над большей частью контингента мирян у иерархии нет практически никакой власти. Тем более в условиях секулярного общества, где напрямую не работают государственные средства принуждения, как это было, например, во время реформ патриарха Никона.

Но и в самой вертикали иерархического управления, где, казалось бы, все определяется беспрекословным подчинением высшему по иерархии, где спускаются указы и циркуляры, имеющие силу внутреннего закона, на самом деле нет никакой вертикали. Что же есть? Есть изолированные друг от друга уровни власти. Над священством и руководством прихода есть епископ, который на своем местном уровне имеет почти абсолютную власть над клиром, как барин над крепостными. Он волен священника назначить, снять, перевести с прихода на приход, как наградить и приласкать, так и выгнать, запретить в служении, не сильно утруждаясь каноническим обоснованием, чему способствует аморфность канонического права православной церкви. Но и эта, казалось бы, абсолютная власть фактически ограничивается лишь кадровым вопросом. Реального механизма контроля за происходящим на приходе, в том числе исполнением циркуляров и распоряжений, у епископа нет. И во многом потому, опять же, что вся эта власть заканчивается на настоятеле и клире. Мирян нет, они вне структуры, они «клиенты». Пока желания «клиентов» удовлетворяются, жалоб нет, вопросов к клиру тоже нет. Тем более при исправной выплате епархиального налога и личных подношений епископу. Настоятель фактически откупается от епископа, вернее выкупает себе вотчину, где имеет свою автономную власть и ведет дела по своему разумению. Иногда епископу может по случаю или по жалобе «открыться» что-то неприемлемое, как он может посчитать. Тогда «принимаются меры», в основном разового характера. Но чаще всего на многое просто закрываются глаза, поскольку ни сил, ни средств у епископа досконально все отслеживать нет. Подобным же образом действует следующий, высший, уровень власти. Есть патриарх, синод в его безраздельной власти, который назначает, перемещает, отправляет на покой епископов. Все аналогично выше сказанному. Только в роли суверена теперь уже не епископ, а патриарх с его администрацией, епископ же в роли подчиненного вассала, которому дается в вотчину епархия, в пределах которой у него автономная, практически бесконтрольная власть. Как видим, и на этом уровне по той же схеме власть патриарха и синода практически сводится к кадровому вопросу. Таким образом, вертикали власти нет, есть слоенный пирог изолированных скользящих между собой слоев власти. Создается, с одной стороны, механизм подчиненности, кадровой зависимости от высшего уровня власти, что сдерживает местную инициативу страхом сделать что-то неугодное, а с другой стороны, нет сколько-нибудь эффективного механизма как доведения сквозь изолированные слои распоряжений высшей власти, так и в противоположном направлении – контроля за их исполнением на местах. Патриархия вынуждена не столько управлять, сколько угадывать, нащупывать, не рискуя слишком резкими действиями разрушить всю конструкции.

Таким образом, если даже допустить «роль личности в истории», если вдруг Церковь возглавит патриарх-реформатор, по аналогии с папой Иоанном XXIII, максимум, на что можно надеяться, так это на личный его пример в пределах собственной патриаршей епархии. Хотя и там есть автономные отслоения викариатств.

«Низы»

Но тогда, может быть, надежда на «низы»? Поскольку дерево власти хлипкое, церковная власть не может не учитывать настроений «на местах», чтоб хоть как-то держать под своим влиянием и авторитетом нижний, самый неуправляемый слой. Здесь как раз и можно надеяться на вышеописанную революционную ситуацию. «Низы» не хотят по-старому, а «верхи» на это вынуждены чем-то отвечать, чтобы не утратить контроль и «клиентуру».

Но почему же вдруг «низы» захотят что-то менять? О каких «низах» мы вообще говорим? Миряне, то есть церковные «низы», это вообще крайне неоднородное и расплывчатое явление. С различным, зачастую даже противоположным понимании христианской веры, Церкви и своего места в ней. Как мы уже говорили, нет никакого механизма фиксации членства в приходах, которые функционируют по принципу клиентского обслуживания. Потенциальным же клиентом можно считать не только всех крещенных, но и вообще всех, ассоциирующих себя с православной церковью. Но доля таковых, например, для Беларуси, доходит до 73% от всего населения⁶, тогда как приблизительный подсчет молящихся на воскресной литургии дает не больше одного процента. В сельской местности этот показатель выше, но тоже не повод для оптимизма: деревня умирает, молодежь уходит, а религиозность пожилого населения, как правило, в среднем выше. Но это религиозность пассивная и малоинициативная. Христианство, как в первые времена, вновь становится городской религией.

Какие же группы мирян с точки зрения перспектив для реформ мы видим в самом общем приближении на среднестатистическом городском приходе?

Для выделения сколько-нибудь сознательно верующих прихожан бытует термин «воцерковленные». Они стараются следовать всем церковным установлениями, соблюдают посты, посещают не только воскресные и праздничные, но часто и будничные службы. Такие верующие составляют костяк прихода, хотя и малочисленный. Они создают его имидж и лицо. Многие из них в курсе основных приходских событий и проблем, некоторые даже входят в состав приходского собрания, формального и ничего не решающего органа, но в котором только и может в принципе прозвучать голос мирянина. На некоторых редких приходах из «воцерковленных» прихожан даже создается нечто близкое к общине, во всяком случае такое сообщество, которое дальше всего от клиентского образа церкви. Но это так только на первый взгляд. На самом деле они, сами того не осознавая, фактически находятся на волонтерской службе у администрации прихода и составляют человеческую часть внешнего антуража, привлекающего клиентов.

Все остальные, «невоцерквленные» прихожане составляют широкий и размытый спектр разной степени удаленности от церковной жизни, начиная от изредка посещающих богослужения и даже участвующих в таинствах (часто только лишь процедурно и неосознанно) до просто заходящих по случаю или вдруг возникшей надобности (болезнь, житейские проблемы, поминовение усопших и т. д.): «поставить свечку» и/или «подать записку». К таковым можно отнести и подавляющую часть контингента, обращающуюся по поводу крещения младенцев или венчания.

Все эти люди крайне далеки от понимания сути христианства. Чаще всего их вера зиждется на языческих страхах и предрассудках и сводится к желанию задобрить некие неведомые силы свыше, олицетворенные в церковных образах, без особого разбора, концентрируясь только на том, кто или что от чего помогает, где поставить свечку, что заказать и какие процедуры сделать. Для таких людей происходящее в церкви – это данность, не подлежащая никакой критике. Впрочем, иногда можно услышать критику, подобную той, что некогда озвучил руководитель белорусского государства⁷, но это скорее даже не критика, сколько раздражение светского человека непонятными и утомительными для него установлениями. Например, длительными службами, которые ему утомительно выстаивать. Такой человек, конечно, понимает, что в области этой он некомпетентен, а потому просто нужно принимать все как есть. Что для него важно, так это картинка. Все должно быть традиционно, в рамках устоявшихся представлений: и архитектура, и убранство, и таинственное своей непонятностью богослужение. Это гарантия, что он попал туда куда нужно. Споры о реформах, как и сами реформы, далеки для него и непонятны.

Теперь подумаем, какая из этих групп релевантно представляет те самые «низы», в которых наиболее заинтересована церковная система. С одной стороны – «воцерковленные» прихожане, которых в лучшем случае единицы процентов населения. Но и среди них лишь небольшая часть такого уровня, что даже не за реформы, а хотя бы просто могут оказаться в теме и проблематике реформ. Пусть даже не реформ приходского и иерархического устройства, а тех, что касаются исключительно форм и языка богослужения. Такие реформы непосредственно не посягают на чью-то власть и привилегии, а потому принципиально осуществимы в рамках существующей системы. Однако и созревших для подобных реформ десятые, а может и сотые доли процента.

На порядки большую часть церковной клиентуры составляют те самые обращающиеся в церковь по случаю, которые на церковном сленге зачастую презрительно именуются даже не прихожанами, а «захожанами». Это и есть та самая главная клиентура, в экономической и политической зависимости от которой находится церковь. В городе храм открыт весь день, и постоянно идут люди, обеспечивая стабильный и основной доход. К этой же категории чаще всего относятся также спонсоры, финансирующие строительство храмов и поддерживающие серьезные проекты.

Как известно, кто платит деньги, тот заказывает музыку. Поэтому клиентская церковь будет ориентироваться именно на эту приоритетную часть клиентуры, совершенно далекой от темы реформ. Более того, такого рода прихожане склонны к сохранению церкви в «традиционном» виде, в согласии со сложившимися стереотипами.

Выводы

Таким образом, для продвижения или даже просто инициации реформ в рамках действующих церковных структур не существует благоприятных факторов как снизу, так и сверху. При этом взаимодействие «низов» и «верхов» достаточно бесконфликтное, чтобы можно было говорить о «революции», то есть вынужденном продвижении реформ. В то же время для определенной части «воцерковленных» мирян напряжение все более нарастает. Некоторые из них не выдерживают и попросту уходят. Кто в «альтернативные» православные юрисдикции, кто в другие конфессии. Кто отходит от церковных форм религиозности, кто и вовсе теряет веру.

Что можно предложить, не прибегая к такого рода радикальным решениям и оставаясь в каноническом поле РПЦ? В этом случае напрашивается церковный вариант «гражданского общества». Поскольку, как мы уже сказали, мирянское поле находится вне рамок жесткой иерархической власти, было бы возможно создание сообществ мирян, объединенных одной проблематикой, сходным видением ортодоксальной экклезиологии и христианского служения. В какой-то степени что-то подобное уже реализуется в братствах и сестричествах. Только было бы разумно строить их не на уставных и формальных основаниях, к тому же с глубокой интеграцией в церковно-приходские или епархиальные структуры, а значит и с чрезмерной зависимостью от них, но более полагаться на неформальные принципы их устроения. Создавая для других прихожан и малоцерковного народа привлекательный образ христианского делания, такие неформальные сообщества мирян могут со временем играть все более и более значительную роль на приходе. Не на этом приходе, так на другом. При все большем соучастии продвинутой части клира. Постепенно с реальным влиянием этих сообществ будут вынуждены считаться церковные власти и выше прихода. И тогда реформы могут стать уже не столь неосуществимой задачей. Большая победа составится из многих малых побед.

Библиография

1. Отзывы епархиальных архиереев по вопросу о церковной реформе. Часть 1–3. М., 2004.[↩]
2. Щипков А. Политические особенности либерал-православной субкультуры // Парламентская газета. [Электронный ресурс] – Режим доступа: https://www. pnp.ru/social/politicheskie-osobennosti-liberal-pravoslavnoy-subkultury.html. – Дата доступа: 10.11.2018[↩]
3. Архиепископ Иларион (Алфеев) прокомментировал интервью патриарха Филарета // Религия в Украине. [Электронный ресурс] – Режим доступа: https://www.religion. in.ua/news/ukrainian_news/1708-arxiepiskop-ilarion-alfeev-prokommentiroval.html.– Дата доступа: 30.07.2018[↩]
4. Митрохин Н. РПЦ в эпоху абсолютизма // Ведомости. [Электронный ресурс] Режим доступа: https://www.vedomosti.ru/opinion/articles/2013/01/23/rpc_v_epohu_absolyutizma. – Дата доступа: 30.07.2018[↩]
5. «Я надеюсь на революцию в РПЦ» // Ахилла. [Электронный ресурс] – Режим доступа: https://ahilla.ru/ya-nadeyus-na-revolyutsiyu-v-rpts/. – Дата доступа: 30.07.2018[↩]
6. Pew Research Center, May 10, 2017 “Religious Belief and National Belonging in Central and Eastern Europe”. [Электронный ресурс] – Режим доступа: https://www.pewforum. org/2017/05/10/religious-belief-and-national-belonging-in-central-and-eastern-europe/. Дата доступа: 30.07.2018[↩]
7. Лукашенко выступает за реформу церкви: молебны слишком длинные, храмы очень большие // Onliner. [Электронный ресурс] – Режим доступа: https://people.onliner. by/2013/07/26/propovedi. – Дата доступа: 30.07.2018[↩]